Освобождение политзаключенных значится первым пунктом в резолюциях протестных митингов. На днях организаторы митингов представили список политзеков. Его составление оказалось делом юридически головоломным и политически взрывоопасным. Тему обсуждают основной составитель списка, активист Союза солидарности с политзаключенными Сергей Давидис и член правления "Мемориала" Александр Черкасов.
Сейчас разные люди – от Путина, который заявил, что у нас политзаключенных нет, до Романовой, которая тоже обмолвилась, что нет политзаключенных, есть невинно осужденные, – не различают разные сюжеты. Проблема невинно осужденных, то есть осужденных с существенными нарушениями закона, давняя – с советского времени значительная часть дел именно таковы. Если мы почитаем диссидентские мемуары, в которых, как правило, были главы о лагерях, будь то «Мои показания» Анатолия Марченко или «Записки диссидента» Андрея Амальрика, мы увидим там галерею людей, которые попали в лагерь в общем ни за что или черт-те за что. Как, например, добыть признание по делу о краже двух метров плинтуса, если не бить задержанного? Это как будто в крови у наших оперов и следователей. Недавнее подробная публикация о воронежском вроде бы положительном милиционере в «Русском репортер» выявила именно эту психологию: виновных пытать можно, потому что как же они еще сознаются?
Так что осужденных с нарушениями закона очень много, если не большинство. И с каждым таким делом надо работать отдельно. К примеру, в деле Лапина-«Кадета» были его признания в похищении и по сути убийстве человека, полученные под пытками. Адвокат Станислав Маркелов добился, чтобы эти доказательства были исключены из рассмотрения на суде. Есть и люди, которые осуждены, может быть, и вполне законно, но для которых дальнейшее пребывание в местах заключения является пыткой, медленным умиранием. Это отдельная тема, которая примыкает к теме невинно осужденных.
Однако есть дела, где виден мотив осуждающей стороны. Не просто совершено нарушение, чтобы раскрыть очередное дело, поставить галочку, а видна заинтересованность. Тут не просто логика системы, в которой 0,7% оправдательных приговоров (меньше, чем в сталинское время), когда сам механизм отчетности как в следствии, так и в суде приводит к вынесению обвинительного приговора. Речь идет о заинтересованности в конкретном деле.
Даже в общей ситуации массового нарушения прав всех, кто попадает в жернова уголовного преследования, выделение в особую категорию так понимаемых политзаключенных - это очень важно. Потому что, в отличие от случайных (хотя и очень многочисленных) жертв российских суда и следствия, на политзаключенных целенаправленно наваливается вся карательная мощь государственной власти. Это гуманитарный аспект. А есть еще и общеправовой: полицейские и судебные ошибки есть всюду (хотя и в очень различном количестве), а вот использование правовых инструментов для откровенно противоправных целей самой властью - это удел неправовых государств.
Попросту говоря, неэффективность и обвинительный уклон - это очень плохо, но осознанное использование закона и власти в антиобщественных и незаконных целях особенно опасно.
Если мы хотим понимания, то в списке политических заключенных должны быть какие-то очевидные для всех фигуры, к которым власть не может придраться. Один человек типа Никиты Тихонова, внесенный в этот список, дискредитирует всех остальных. Это должен быть короткий список людей, которые приемлемы для всех. И так же важно, чтобы этот список способствовал бы взаимопониманию внутри самой оппозиции. Понимание того, что в разных частях спектра есть невинно осужденные, которых мы можем считать осужденными по политическим мотивам, могло бы стать способом консолидации нового протестного движения.
Конечно, с каждым делом надо разбираться отдельно. Как иначе? Тут я совершенно согласен с г-ном Черкасовым. (Хотя, впрочем, и тут не без значимых исключений, о которых позже.) Проблема в том, что при заведомой неполноте данных только в редких случаях (например, второе дело Ходорковского-Лебедева) можно с абсолютной уверенностью говорить о невиновности преследуемых и явной неправосудности приговора.
В большинстве случаев приходится выбирать, из чего исходить при разрешении сомнений: из презумпции невиновности или презумпции истинности приговора. Я выбираю первый подход. Вообще говоря, если целью разбирательства в каждом из дел предполагаемых политзаключенных является выяснение того, не совершили ли сотрудники следствия и судьи преступления против правосудия, то исходить из презумпции законности и обоснованности их действий как минимум странно. Особенно если учитывать общий низкий уровень и обвинительный уклон следствия и суда в России. Разумеется, надо стремиться досконально разобраться в каждом деле. Но в реальной ситуации порой приходится выбирать между рисками: вступиться за преступника и отказаться от поддержки невиновного. Юлия Латынина, например, выбирает второе, а я – первое.
С другой стороны, сведение вопроса о том, является ли некто политзаключенным, к вопросу о его виновности абсолютно неправильно. Мы не имеем тех ресурсов и полномочий, которые есть у государственных органов, в частности, у суда, чтобы установить истину по делу. Мы в большинстве случаев не имеем такой возможности, да и не должны стремиться к этому, подменяя собой суд. Функция представителей гражданского общества, берущихся за составление списков политзаключенных, в том, чтобы составить насколько возможно объективное мнение о законности и обоснованности приговора, о доказанности вины и степени и серьезности нарушения прав обвиняемого-подсудимого.
Например, есть дело Аракчеева, который идет первым номером в списке, поданном Романовой. Утверждается, что была заинтересованность власти в его осуждении. А не обратное ли имеет место? Из тысяч военных преступлений и преступлений против человечности, совершенных в Чечне, дело, по которому осуждены Худяков и Аракчеев и Аракчеев отбывает наказание, - это некоторое исключение. Если бы это была воля власти, то это была бы воля выводить виновных в преступлении из-под ответственности. Да, Худякова и Аракчеева несколько раз оправдывал суд присяжных, а потом профессиональный суд вынес им обвинительный приговор. То, что Худякова и Аракчеева (а также Буданова и Ульмана) и еще небольшое количество военных осудили за содеянное – это правильно, неправильно то, что тысячи преступлений оказываются безнаказанными. Или каждый раз, когда арестовывают российского военного или милиционера, – это ужасное преследование честного силовика со стороны злых чеченов, им сочувствующих и продажной власти? Мне кажется, что здесь ситуация поставлена с ног на голову, и именно в этом деле заинтересованности власти не было.
Второе: ставится под сомнение пуля, по которой был идентифицирован пистолет, из которого был убит Маркелов. Якобы она не была подобрана на второй день свидетелем Дмитрием Орловым, а ее специально отстрелили из этого пистолета злые чекисты, после этого положили в дело, а Дмитрий Орлов, живущий в США, – это не имеющая плоти фигура. Во-первых, если бы я не говорил с Дмитрием Орловым, я бы мог сомневаться в его существовании, но разговор все поставил на место. Это человек, который бывает в Москве, достаточно мотивирован для того, чтобы пойти на место преступления на второй день, когда многие туда шли, и в силу своей профессии (он дизайнер, художник, человек внимательный к деталям) мог в этом снегу сером увидеть такую мелкую деталь, как пуля.
Во-вторых, ствол, из которого были убиты Станислав и Настя, был идентифицирован не только по этой пуле. Стандарты баллистической экспертизы требуют сопоставления ствола с пулей недеформированной, а пуля, имевшаяся у следствия, была расплющена о кости черепа. Идентичность этих двух пуль определяется обследованием царапин на хвостовой части. То есть ствол, найденная целая пуля и пуля деформированная вполне устанавливают принадлежность оружия.
Третье: алиби Хасис, организованное Мухачевой и Барановским, разваливается не только при предъявлении встречных доказательств прокуратурой. Барановский предложил невероятную картину событий, но даже она не обеспечивала алиби Хасис на момент убийства.
И четвертое: что касается присяжных, которые якобы контролировались извне, то само разделение голосов при вынесении вердикта – восемь на четыре и семь на пять – указывает, что такого контроля не было. Сведения, полученные от присяжной Добрачевой, либо недостоверны, либо не подтверждены - ведь она не пошла на встречу с журналистами. Возможно, ее слова были переданы недостоверно либо передернуты.
Только исключительно слабая осведомленность общественности, не желающей вникать в детали, позволяет представлять Тихонова и Хасис в качестве политзаключенных. К сожалению, материалы этого уголовного дела не обсуждали широко в СМИ. Только, может быть, «Грани» и «Новая газета» пристально следили за процессом.
Другой пример статьи, само привлечение по которой дает основание для признания политзаключенным почти автоматически, - это, как ни странно, хулиганство. Точнее, п.б) ч.1 ст.213 УК РФ, предусматривающий наказание за грубое нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу, совершенное по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы. П.а) той же части той же статьи наказывает за нарушение общественного порядка, совершенное с применением оружия или предметов, используемых в качестве оружия. Таким образом, вполне конкретное оружие приравнивается к эфемерному мотиву, который, как мы хорошо знаем, эксперты, к услугам которых прибегают правоохранители, придумают какой угодно. Именно по этому пункту преследовалась группа "Война", именно по нему преследуются барнаульские анархисты, сравнившие в граффити Путина, Медведева и Жириновского с возбудителями триппера и гонореи.
Часто к однозначно неправовым статьям относят и ст.282 УК, предусматривающую ответственность за действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе. Тут ситуация сложнее. Трудно не согласиться с тем, что размытость и неопределенность ее состава позволяет власти использовать статью в качестве инструмента политических репрессий. Но трудно согласиться и с распространенным утверждением, будто статья карает исключительно за «мыслепреступления». Среди осужденных по ней есть и те, кто призывал к насилию, и даже те, кто практиковал насилие по национальному признаку. Говоря о будущем, трудно спорить с требованием отмены статьи в существующем виде. Уголовному наказанию могут подлежать только конкретные призывы к насильственным действиям и, возможно к дискриминации. Но и согласиться с предложением требования немедленного освобождения всех осужденных по ней по реабилитирующим основаниям тоже трудно. Для того чтобы преодолеть это препятствие можно предложить амнистию осужденных по 282-й статье.
Сергей Аракчеев
Дмитрий Барановский
Иван Белоусов
Игорь Березюк
Владимир Власов
Сергей Визир
Булат Гаянов
Алена Горячева
Равиль Гумаров
Валентин Данилов
Павел Жеребин
Тимур Ишмуратов
Максим Калиниченко
Михаил Клевачев
Александр Козевин
Алексей Курцин
Платон Лебедев
Антон Лукин
Владимир Малаховский
Игорь Матвеев
Сергей Мохнаткин
Зара Муртазалиева
Таисия Осипова
Леонид Панин
Владимир Переверзин
Максим Петлин
Алексей Пичугин
Михаил Пулин
Игорь Решетин
Игорь Соколов
Григорий Торбеев
Кирилл Унчук
Валентин Урусов
Лорс Хамиев
Михаил Ходорковский
Руслан Хубаев
Григорий Чекалин
Фанис Шайхутдинов
Сергей Шимкевич
Попытки сменить приоритеты общественных требований исходят от людей или организаций, решающих свои собственные задачи, или от власти, готовой уступить в мелочах, но не поступиться главным. Власть прекрасно понимает, что выборы - это главное, поскольку выиграть в честной борьбе у нее уже нет никаких шансов.